Каталожная карточка

КАТАЛОЖНАЯ КАРТОЧКА — в библиотечном деле элемент оформления библиографических записей и др. данных для библиотечных каталогов и картотек; важнейший элемент федоровской философии библиотеки.

Вопрос о каталожной карточке как ключевом элементе организации книжной коллекции в библиотеке и создания каталога вошел в орбиту внимания Ф. в период работы в библиотеке Московского публичного и Румянцевского музеев (далее — МП и РМ), где он участвовал в каталогизации книг и в качестве библиографа обращался к печатным и карточным каталогам и картотекам. В 1891 г. Ф. написал для газеты «Московские ведомости» статью об инициативе Н.Д. Лодыгина, который в 1885 г. пожертвовал библиотеке МП и РМ свое книжное собрание, составив к нему описание на карточках, употреблявшихся при каталогизации в МП и РМ, благодаря чему коллекция Лодыгина была открыта для пользования уже через несколько дней после ее поступления в библиотеку, однако статья не была опубликована. Подчеркивая, что инициатива Лодыгина была плодом его сугубого внимания к публичной библиотеке, Ф. пояснял: «Не на всякой карточке можно писать; нужна карточка известной меры, нужно их заказать, а главное, необходимо писать с соблюдением некоторых правил, нарушение которых затрудняет или даже делает невозможным отыскивание книг, а жертвователь писал так, что облегчал отыскивание, обозначая главное слово цветными чернилами, писал старательно, благоговейно, т. е. религиозно, как в старые времена, когда господствовал “Устав”, а не скоропись нашего времени, в которой заключается обличение для XIX века» (IV, 238).

В конце 1880-х гг. Ф. поставил перед своими сослуживцами вопрос о печатной каталожной карточке, о чем свидетельствовал Я.Г. Квасков: «Печатная библиотечная карточка уже не раз и прежде мелькала в воображении лиц, близко стоящих к каталожному делу, и уже давно возбуждала разговоры, не принимая конкретные формы» (Квасков Я.Г. Реформа библиотечного дела. Библиотечные карточки при вновь выходящих книгах. М., 1893. С. 5). Параллельно близкие идеи высказал в печати библиотекарь Владивостокской Морской библиотеки В. Филипченко, опубликовавший в «Книжном вестнике» (1891, № 12, 1892, № 4) два письма под заглавием «Мысли библиотекаря». Откликаясь призыву Московского библиографического кружка, обращенному к деятелям библиотечного дела и библиографии, к ученым и всем добровольцам, помочь в деле составления полного каталога русской печати, В. Филипченко представил обширную программу действий по усовершенствованию и пополнению подвижных каталогов, которая, в частности, предполагала издание печатных карточек уже описанных книг (фототипическим или гектографическим способом). Статья призывала к «единению библиографических сил» всей России, и ее тон был близок Ф. «Вся сила — в единодушии, — писал Филипченко, — и если на этом основать организацию общего дела библиографии, то можно достигнуть таких результатов, какие немыслимы для сил какого бы то ни было кружка» («Книжный вестник», 1892, № 4, с. 157).

В 1892 г. вопрос о целесообразности выпуска новых книг с приложением к ним печатных библиографических карточек начал активно обсуждаться в русской печати. Поводом к обсуждению стала заметка в американском журнале «The Bookworm», сообщавшая о том, что в целях облегчения каталогизации книг американские издатели начали ко всякой выходящей книге прилагать специальный листок, на котором, помимо выходных данных, указывается размер книги, число страниц, количество рисунков или чертежей, количество томов, цена книги, тираж, а также краткое содержание. Фактически это была печатная каталожная карточка, но только более подробная, которую библиотекарю по получении книги оставалось наклеить на картон и вставить в соответствующее место каталога. Заметка была пересказана в «Книжном вестнике» (1892. № 3. С. 131–132). В № 4 журнала «Библиографические записки» появилось письмо в редакцию библиофила и библиографа Е.А. Аркадьева, который, изложив содержание американской заметки, подчеркивал: «Такое симпатичное и безусловно полезное нововведение нельзя не приветствовать и не быть его последователями и нам, русским. А поэтому крайне желательно, чтобы наши издатели пришли в этом деле к общему единению и хотя с 1893 г. начали выпускать свои издания с такими же листками, которые, несомненно, внесли бы безусловную точность и облегчили бы классификацию» (Библиографические записки. 1892. № 4. С. 314).

В 1892–1893 гг. статьи о печатных карточках и целесообразности их введения появились и в других российских изданиях: «Посредник печатного дела» (1892, №№ 5–7), «Русские ведомости» (1892, №№ 283, 309), «Московские ведомости» (1892, №№ 333, 335), «Московская газета» (1892, №№ 325, 326), «Новости дня» (1892, № 3396), «Артист» (1893, № 1). Некоторые из них были инспирированы Ф. и писались лицами из его окружения. Так, Я.Г. Квасков напечатал 13 октября 1892 г. в № 283 «Русских ведомостей» статью «К реформе библиотечного дела (По поводу вопроса о франко-русском книжном обмене)», в которой связал вопрос о выпуске печатных библиотечных карточек при книгах с инициативой Ф. об организации международного книгообмена, подчеркнув, что тем самым преодолевается главное возражение противников обмена, утверждавших, что библиотекари Национальной библиотеки Франции и МП и РМ не справятся с описанием огромного массива книг, который в случае реализации федоровского проекта хлынет в обе страны.

Сам Ф. посвятил печатной библиотечной карточке статью «Что значит карточка, приложенная к книге?» Она была написана в 1892 г., однако напечатана только четыре года спустя — 22 октября 1896 г. в № 119 воронежской газеты «Дон».

Вопрос о печатной карточке Ф. переводил в религиозную систему координат, рассматривал его в контексте созданной им метафизики книги и библиотеки. Рассматривая библиотеку как собор лиц авторов, как книгохранилище, которое по своему воскресительному заданию является душехранилищем, видя за книгой лицо сочинителя, он представлял библиографическую карточку как своего рода ген, зерно книги, по которой в случае утраты сочинения, возможно ее возобновить.

Библиографические сведения, помещаемые на каталожной карточке: «фамилия автора или же, если автор не обозначен, первое в заглавии существительное в именительном падеже; затем полное заглавие сочинения, место напечатания, выхода, формат, число страниц» (III, 227), позволяют, по Ф., идентифицировать книгу в вале выходящих книг, не дают ей возможности «затеряться в массе», не оставляют ее незамеченной, спасают ее от забвения. При увеличении числа выходящих книг опасность для книги пройти незамеченной и быть забытой, равна, по Ф., смертности среди новорожденных детей. Выпуск при книгах печатных карточек «является средством спасения для всякого отдельно появляющегося издания» (III, 227).

Центром, ядром библиографической карточки Ф. считал аннотацию книги, краткое изложение ее содержания. Он подчеркивал, что это «сжатое изложение целого сочинения» должен делать сам автор, стремясь «достигнуть идеальной полноты и вместе с тем краткости» (III, 228). В случае гибели книги, карточка-аннотация позволит «вызвать из забвения то сочинение», к которому она относится, «возвратить его к жизни» (III, 228). По Ф., сами авторы должны быть заинтересованы в том, чтобы «прилагаемая к книге карточка была напечатана на прочном материале, на картоне, подобном кожистой оболочке зерна» (III, 227), и даже сделаны из несгораемого материала, чтобы уберечь их от гибели в пожаре. При этом философ предлагал печатать и карточки на простой бумаге, которые будут служить «для большего распространения сочинения, заменяя объявления», что позволит книге попасть туда, где она могла бы «принести наибольший плод» или дожить до времени, когда выраженные в ней идеи будут оценены должным образом (III, 227).

Аннотированные карточки, дающие выжимку содержания книги, по Ф., подобны энциклопедиям для разных областей знания: «Что для целой литературы — всеобщая энциклопедия, то же самое и карточка для каждого отдельного сочинения» (III, 228). Ф. сравнивает карточки «с теми металлическими досками, которые полагаются в основание зданий; если бы только к надписям о времени основания и имени строителя присоединялись бы план и фасад здания, тогда по этим доскам, как и по карточкам, потомство могло бы восстановлять разрушенное…» (III, 228). Предвидя в будущем разрушительную эпоху, Ф. подчеркивает, что карточки «имеют больше шансов» выжить в ней: «если книги и погибнут, карточки останутся и дадут возможность вызвать из забвения то сочинение, к которому относятся, возвратить их к жизни» (III, 228).

Писание и печатание карточек Ф. осмыслял как осознанный акт сопротивления забвению, сохранения всечеловеческой памяти. В отличие от природного типа развития, где все расцветшее, достигшее зрелости, обречено обветшать и умереть, развитие культуры сопряжено с волевым, осознанным сохранением бывшего и жившего. Карточки при книгах предстают у Ф. орудием преодоления всеуносящего времени. В отличие от природного закона смены и вытеснения, борьбы и выживания сильнейшего, закон культуры, побуждающий прикладывать печатную карточку к каждому сочинению, вне зависимости от его громкости, успешности, популярности, дает шанс выжить каждой книге, а значит и стоящей за ней каждой личности. Тем самым «карточки представляют уже переход от слепого хода жизни к ходу сознательному… В виде карточки на картоне всем книгам без различия их достоинств дается одинаковое, равное орудие для сохранения, дается, следовательно, способ, принимается мера к поддержанию слабых против сильных, чего нет в слепой природе» (III, 228–229).

Философ русского зарубежья В.Н. Ильин, трактуя статью Ф. «Что значит карточка, приложенная к книге?», рассматривал ее в контексте христианской аксиологии, возводил ее к метафизике вечной памяти. Для Ф., «пророка и литургиста культуры», карточка есть «образ, икона, морфологический отпечаток сочинения вместе с его автором». Это «схематический духовный портрет автора книги, выраженный именно в содержании данной книги». Ф., по Ильину, придает книжной карточке «эсхатологическое значение», вводя ее «в воскрешающую онтологию вечной памяти неповторимой личности автора книги». Философия каталожной карточки как метафизического зерна книги и стоящей за ней личности автора демонстрирует персонализм Ф., утверждает метафизику свободы. Карточка, спасающая книгу и человека для вечности, является «полной противоположностью “карточкам смерти” чекистских и полицейских режимов» (Ильин В.Н. Проблемы философии книги у Федорова в связи с его философией знания и темой воскрешения // На пороге грядущего. С. 427, 428).

Ильин обращал внимание на присутствующее в статье «Что значит карточка, приложенная к книге?» загадочное предсказание Ф. о грядущей разрушительной эпохе, которую могут не пережить книги, но могут пережить карточки, интерпретируя ее как эпоху «всеобщего апокалиптического разрушения» и подчеркивая, что «писание и фиксация “карточек” есть вместе с тем писание и фиксация для метафизики нематериальной или сверхматериальной вечной памяти» (Там же. С. 431).

Это религиозно-метафизический пласт не улавливался современниками Ф., которые редуцировали статью о каталожной карточке до понятных, прагматически ясных для развития библиотечного дела выводов. Так, 1 декабря 1892 г. по побуждению Ф. Я.Г. Квасков выступил на заседании Московского библиографического кружка с докладом о необходимости сделать печатание библиотечных карточек при книгах обязательным. Он указал на значение этой инициативы для реформы библиотечного дела, на то, что она позволит освободить время библиотекарей для более сложной работы, будет способствовать созданию передвижных алфавитных и систематических каталогов не только в крупных российских библиотеках, но и в библиотеках на местах и даже в частных собраниях. Квасков также высказал соображения по оформлению печатной карточки, подчеркивая, что она должна быть издаваема на плотной бумаге, соответствовать своими размерами карточке библиотеки МП и РМ, содержать оглавление и выходные данные книги. Доклад Квасков готовил, консультируясь с Ф., который передал ему текст своей статьи «Что значит карточка, приложенная к книге?», однако Квасков использовал из него лишь более простые и понятные фрагменты, и прежде всего тезис о том, что «правительство, сделав обязательным для каждой выходящей книги присоединение названных карточек, <…>не только удовлетворит назревшему требованию времени, но и сделает этим для просвещения не менее открытия школ, потому что только при существовании таких карточек могут быть основаны повсюду библиотеки без обременительного труда, необходимого для составления каталогов» (III, 227–228), наличие которых является неотменимым условием существования всякой библиотеки, иначе она превращается в мертвый склад.

В 1893 г. Квасков выпустил брошюру «Реформа библиотечного дела. Библиотечные карточки при вновь выходящих книгах», в которой поместил текст своего доклада. В предисловии к брошюре он воспроизвел мысли Ф. из статьи «Что значит карточка, приложенная к книге?»: введение печатных карточек не позволит книге затеряться в массе других; необходимо повсеместное устроение библиотек, в том числе в сельской местности, при школах; выпуск книг с печатными карточками откроет возможность эти библиотеки не просто реально создать, но и каталогизировать их коллекции, на что у сельского учителя нет ни времени, ни опыта.

Брошюра Кваскова по настоянию Ф. в 1894 г. была разослана С.А. Белокуровым вместе с отдельным оттиском «Сказания о построении обыденного храма в Вологде» в редакции епархиальных ведомостей и ученых архивных комиссий, причем в сопровождающем письме, которое было составлено Ф., говорилось о том, что проект, приведенный в данной брошюре, облегчит «устройство не только больших, но и малых библиотек» (III, 51), в том числе библиотек народных школ и школ-храмов, которые активно строились в России в 1890-е гг. в местностях, где не было ни школы, ни храма. Делая эту посылку, Ф. надеялся на то, что она побудит священников и краеведов на местах всерьез заняться историей своего края и создать местные библиотеки.

В 1896 г. Ф. вернулся к вопросу о печатной каталожной карточке в статьях, посвященных долгу авторов перед публичными библиотеками, подчеркивая, что налаживание регулярного выпуска книг с такими карточками поможет существенно расширить сеть библиотек и их коллекции. Вменяя в прямую обязанность авторам доставление в библиотеки «вполне исправных экземпляров с напечатанными библиотечными карточками» (III, 235), Ф. призывал при этом дополнить формальное пожертвование книг с карточками пожертвованием собственным трудом: «к мертвому собранию книг нужно призвать самих пишущих эти книги, потому что нужно иметь специалистов по всем отраслям человеческого ведения для того, чтобы он могли по всем предметам руководить занимающимися в библиотеке» (III, 235). В «Письме в редакцию “Русского слова”», написанном в конце 1897 г., но оставшемся в гранках, Ф. ввел проект выпуска при книгах «печатных карточек с заглавием и перечнем содержания» в контекст своей идеи перехода от университетского типа образования, построенного на поглощении готовых знаний, к библиотечному, основанному на активности самих занимающихся в библиотеке, на исследовательской деятельности, на принципе: «Все должны быть познающими» (III, 242).

Лит.: Кожевников 2004; Семенова 2004; Ильин В.Н. Проблемы философии книги у Федорова в связи с его философией знания и темой воскрешения // На пороге грядущего. С. 426–437.

А.Г. Гачева