Барсов Елпидифор Васильевич

БАРСОВ Елпидифор Васильевич (1(13) ноября 1836, с. Логиново Череповецкого у., Новгород. губ. — 2(15) апреля 1917, Москва) — этнограф, фольклорист, археограф, публицист.

Из семьи сельского священника. По окончании Санкт-Петербургской духовной академии (1861) служил в Олонецкой духовной семинарии в Петрозаводске, печатал краеведческие и фольклорные материалы, статьи по истории старообрядчества в местной и столичной периодике. В 1870 поступил на службу в Московский публичный и Румянцевский музей (МП и РМ) помощником хранителя отделения рукописей и славянских старопечатных книг. В 1873 г. после перевода в здание Музеев Чертковской библиотеки был назначен библиотекарем созданных на ее основе русского и славянского отделений. Опубликовал ряд статей и исследований о Н.П. Румянцеве, издал его переписку с московскими учеными. В 1883–1887 гг. — библиотекарь Дашковского этнографического музея, находившегося в составе МП и РМ. С 1870 г. — член Общества любителей российской словесности, с 1881 по 1907 г. — секретарь Общества истории и древностей Российских при Московском университете, редактор «Чтений в Обществе истории и древностей Российских» (ЧОИДР), которые выпускало общество. Проживал «Близ Донского монастыря, Шаболовская улица, собств<енный дом> (ЧОИДР 1896, № 4).

Собрал обширную коллекцию древних рукописей, особенно по истории раскола. Часть коллекции передал в 1865 г. в библиотеку Киевской духовной академии. Собиратель и исследователь причитаний, в том числе похоронных плачей, вошедших в I том составленных и изданных Б. «Причитаний Северного Края» (В 3 т. М., 1872–1886). Автор многих работ и публикаций по истории и народной культуре рус. Севера, памятникам древнерусской письменности, в том числе исследования «Слово о полку Игореве как художественный памятник дружинной Руси» (В 3 т. М., 1887–1889), работ о русском сектантстве, в том числе хлыстовстве (опубликовал их духовные стихи). Большую часть своего жалованья Б. тратил на собирание коллекции рукописей и древних актов, рукописных и старопечатных книг, которая ныне хранится в Государственном историческом музее, Государственном литературном музее. По своим взглядам был близок поздним славянофилам. В 1890-е гг. сотрудничал в газете «Московский листок», регулярно писал для нее передовые статьи.

Б. познакомился с Ф. в период его работы в Чертковской библиотеке. С конца 1874 г., после поступления Ф. на службу в МП и РМ, они стали сослуживцами и первое время работали вместе, обеспечивая деятельность Чертковской библиотеки в стенах Дома Пашкова. Ф. ценил собирательскую деятельность Б., его исследования в области похоронной причети. В предисловии Б. к I тому «Причитаний Северного Края», содержащему «плачи погребальные, похоронные и надмогильные», обнаруживаются смысловые акценты, близкие с Ф. Б. указывает на народное отношение к смерти, которая в похоронной причети изображается «не вестником покоя и радости, как рисует ее христианство, а заклятым врагом человечества, называется “злодийской смерётушкой”, “злодийкой-душегубицей”: чем дороже и любимее пред взорами живых жертва смерти, тем возмутительнее для них ее мертвящее, губительное влияние; человек готов вступить с нею в борьбу, готов защищать от нее любимое существо» (Барсов Е.В. Введение // Причитания Северного Края. Ч. 1. М., 1972. С. XI). Б. описывает нравственный строй «родственных отношений» в народной среде, отмечая, что в погребальных плачах во всей полноте выказывается любовь родителей к детям и детей к родителям, что было созвучно Ф., который неоднократно подчеркивал воскресительный смысл народного погребального обряда. Комментируя текст стихотворения В.С. Соловьева, объявившего элегию В.А. Жуковского «Сельское кладбище» началом русской светской поэзии, Ф. противопоставлял элегии «народные причитания, плачи, заплачки — порождения Сельских кладбищ деревенской Руси», в которых «народ — сыны человеческие — приказывают земле расступиться и умоляют отцов подняться, взглянуть на своих детушек» (III, 522). По убеждению Ф.: «За один этот стих можно отдать всю нашу светскую литературу» (Там же).

В «народных погребальных плачах» русского Севера Б. отмечал мотив борьбы «с северной природой», «суровой, неблагодарной», «угрюмой, буйной, непостоянной» и отчасти связанную с ней трактовку образа Ильи Пророка, который является в народном сознании «полным распорядителем сил природы и прямо называется “громовным”» (Там же. С. XVII, XIX). В сочинениях Ф. не раз возникал образ Ильи Пророка, глубоко чтимого в земледельческой крестьянской России, именно в такой трактовке: Илья-громовник низводит на землю дождь и огонь, показывая, что «не поклоняться надо этой силе, а управлять ею должно человеку» (II, 247).

Б. глубоко чтил Ф., считая его философом-праведником. В статье «Памяти Н.Ф. Федорова», опубликованной в газ. «Московский листок» (17 декабря 1903. № 350), Б. подчеркивал, что его жизнь «от дней юности до преклонной старости строго и неуклонно отвечала нравственному, истинно христианскому совершенству», писал о «чисто иноческом образе жизни» Ф. (Pro et contra I, 117, 118) Философу, по свидетельству Б., были «всякие внешние удобства и заботы о них» из получаемых им 50 руб. он оставлял себе только «5 руб. за комнату и 5 руб. на стол», питаясь «сухоядением» и стараясь «не быть для хозяйки комнаты ни малейшей помехою или стеснением». «Все остальное, что он получал, отдавал ежемесячно убожеству и нищете, горе коих он знал и спешил облегчить своею жертвой. Заметим, что он оставался при этом глух к так называемым городским попечительствам, — благотворительность не во имя Христа, а во имя какого-то участка была ему противна: бездушна она и не имеет никакой нравственной цены» (Там же, 118).

Б. был знаком с идеями Ф. и глубоко ценил их, подчеркивая христианские основания его воскресительного проекта: «…этот величайший инок среди мира, этот сокровенный друг и благодетель бедности, неведомый миру, в своем миросозерцании жил и дышал “истиной воскресения мертвых и жизни будущего века. <…> Смерть есть одно из величайших зол, разлагающих живой организм на грубые материальные силы. В борьбе с нею, в восстановлении и оживлении бездушных сил, к чему призван человеческий дух, состоит всеобъемлющая любовь, могущая оживотворить умершее человечество. Торжеством такой любви служит Пасха, возвещающая переход от смерти к жизни, от времени к вечности», и Россия должна собрать «православное христианство <…> для борьбы против бездушных сил, для восстановления и оживления их в организмы, соответствующие личному отделенному духу…» (Там же, 118–119).

После ухода Б. со службы в МП и РМ общение с Ф. не прерывалось. В 1894 в № 3«Чтений в обществе истории и древностей Российских», редактируемом Б., был опубликован текст «Сказания о построении обыденного храма в Вологде» с предисловием Ф. и воззвание «О доставлении сведений, касающихся обыденных церквей и жизни преп. Сергия Радонежского». Осенью 1891 г. Ф. передал Б. свои заметки с изложением своих проектов международного книгообмена, всенаучного съезда по вопросам регуляции природы, размышления о подоходном налоге, в которых предлагал дополнить обязательный налог бескорыстным, добровольным трудом. По мысли Ф., засуха, неурожай и голод 1981 г. побуждают поставить вопрос об «объединении всех народов в деле регуляции слепой силы, порождающей неурожаи», подчеркивая, что в эпоху «всеобщего ожидания войны в высшей степени важно <…> показать, что оружие может быть употреблено на спасение от голода, что война может быть заменена регуляциею» (IV, 54). Эти заметки первоначально предназначались для В.С. Соловьева, который, по свидетельству Ф., обещал публично выступить с «призывом к общему делу», введя идеи и проекты Ф. в текст своего реферата «О причинах упадка средневекового миросозерцания», однако затем отказался сделать это по «обстоятельствам публичного свойства» (IV, 244). Передавая заметки Б., Ф., по всей вероятности, надеялся, что он как один из ведущих сотрудников газеты «Московский листок» напишет статью с изложением этих проектов, однако такая статья в газете не появилась (причины неизвестны). В письме Н.П. Петерсону от 16 октября 1891 г. Ф. написал, а затем зачеркнул следующий текст: «Барсов, которому я сообщил, по его настоятельной просьбе, заметки о современном положении, о подоходном налоге, поступил тоже подло, но все не так подло и коварно, как Соловьев» (IV, 243).

Б. навещал Ф. в больнице в последние дни его жизни, слышал последние наставления мыслителя, был глубоко взволнован и потрясен его смертью, присутствовал на погребении. В статье «Памяти Н.Ф. Федорова» Б. так передавал предсмертные речи Ф., «думы, волновавшие его на смертном одре», «мысли, которые он на смертном одре завещал нам объявить Москве православной»: «Правду говорил Серафим Саровский: не для одной же мошны призван жить человек. Он пел пасхальный канон перед Новым годом и предсказал недоумевавшим, что наступит момент, когда этот канон будут петь в его монастыре и летом, что и исполнилось в нынешнем году при открытии его мощей. О, как бы было хорошо, если бы Москва, по его примеру, встретила Новый год пасхальным каноном! Это был бы призыв к новому направлению жизни в духе всеобъемлющей любви христианской» (Pro et contra I, 119). Статью-некролог Б. завершал восклицанием «Мир твоему шествию, великая смиренная и чистая душа!» (Там же).

Соч.: Русский простонародный мистицизм. СПб., 1869; История первобытной христианской проповеди (до IV в.). СПб., 1885; Причитания Северного края: В 2 т. СПб.: Наука, 1997; Памяти Н.Ф. Федорова // Московский листок. 17 декабря 1903. № 350.

Лит.: Цветаев Д.М. Записка об ученых трудах Е.В. Барсова. М., 1887; Некролог: Исторический вестник. 1917. № 7, 8; Алексеева О.Б. Барсов Елпидифор Васильевич // Русские писатели: Биографический словарь. Т. 1. М., 1992. С. 164.

Архивы: ГИМ. Ф. 450, ОР РГБ. Ф. 17.

Анастасия Гачева