Конт Огюст
КОНТ Огюст (19 января 1798, Монпелье — 5 сентября 1857, Париж) — французский философ, основоположник классического позитивизма и социологии.
Разработанная К. концепция «трех стадий» (теологической, метафизической, позитивной) оказала большое влияние на дальнейшее развитие наук об обществе. Основываясь на этой концепции, К. дал первое систематическое изложении истории естествознания. Эволюция человеческой мысли в истории находит, с точки зрения К., наиболее полное выражение в эволюции науки. К. — создатель идеи «позитивной религии» Человечества, которая должна прийти на смену прежним устаревшим формам религиозного сознания.
Ряд существенных моментов сближает воззрения К. с идеями Ф. Это, прежде всего, отрицание традиционной философии с ее метафизикой как ложным представлением о мире; огромное значение науки в деле преобразования человеческого бытия; стремление создать всеобъемлющую систему знаний из различных областей; критика традиционных форм официальной религии; неприятие мистицизма; социальный оптимизм и т.д. В своей «позитивной религии» нового общества К. огромное значение придавал культу усопших, что несомненно является наиболее сильным сходством с идей Ф. о долге перед отцами. С точки зрения К., «высшая способность нового культа ко всякому поминовению» проявится в том, что из него «ни одна эпоха и ни одно место не будут исключены» (Конт О. Общий обзор позитивизма. М., 2012. С. 161). Это всеобщность поминовения всех усопших без исключения полностью соответствует мыслям Ф. Еще одна важная черта, сближающая позиции К. с Ф. в данном вопросе, — это придание огромного статуса усопшим, без которых немыслимо полноценное человечество. К. пишет: «Стараясь превосходить всех своих предков, обновленные народы сумеют воздать должное их заслугам и относиться с уважением к созданным ими различным формам общественности. <…> Благородное соревнование, вызываемое постоянным восхвалением наших достойных предшественников, побудить каждого заслужить также ото неотъемлемое присоединение к необъятному и вечному существу, слагающемуся более из усопших, чем из живущих» (Там же. С. 162). При этом нельзя не видеть и отличий в отношение к умершим у К. и Ф. Если для последнего главной идеей является всеобщность воскрешения, т. е. осуществление христианского чаяния человечеством, исполняющим волю «Бога отцов не мертвых, а живых», то для первого важным является психологическая практика снятия скорби, то, что в современной танатотерапии получило широкое распространение в виде так называемой «терапии горя» (практика горевания): «трогательное празднество, которое я перенес на последний день нашего года, будет призывать все западно-европейские народы одновременно оплакивать своих дорогих покойников, облегчая свои страдания путем этого общего излияния» (Там же. С. 161). Кроме этого, «всеобщность» культа усопших, как видно из этого высказывания, распространяется на западные народы. Следующее высказывание К. подтверждает эту позицию: «Когда система поминовения будет вполне развита, ни один достойный человек не будет из нее исключен, как бы скромны ни были его заслуги перед семьей, городом, нацией или всем Западом» (Там же. С. 162).
Примечательна высокая оценка идей К., которую дал В.С. Соловьев в статье «Идея человечества у Августа Конта»: «По Конту, в составе Великого Существа главное значение принадлежит умершим. <…> никто из знаменитых в мире философов не подходил так близко к задаче воскресения мертвых, как именно Август Конт» (Соловьев В.С. Сочинения: В 2 т. Т. 2. М., 1988. С. 579). Это высказывание кажется странным, поскольку статья была написана в 1898 г., в период, когда Соловьев естественно был хорошо знаком с идеями Ф., и не просто знаком, а испытал огромное их влияние, признавая автора величайшей фигурой в истории христианства. Причина, скорее всего в том, что у К. представлена идея «воскресения мертвых», которую можно отнести к формам символического бессмертия, в то время как у Ф. — идея «воскрешения», которая является не символическим, но реальным восстановлением всех умерших в их духовно-телесной организации. Этим, по всей вероятности, и объясняется тот высокомерно-презрительный тон по отношению к К. у Ф., имя которого он практически всегда упоминает в паре с И. Кантом, придумав для них остроумные названия «контизм» и «кантизм», которые выражают для него дух западной философии в ее германском и французском изводах. Во всех высказываниях о К. у Ф. преобладают оценочные суждения: «Столь долго ожидаемый христианством Страшный Суд наконец наступил! Явился неумолимый лже-судия, в лице кенигсбергского профессора Канта с несколькими судьями или лже-судьями низшего порядка, вроде Контов и Миллей» (II, 343); «Кантизм есть сущность германизма, а если контизм считать за сущность галликанизма, то в победе Германии над Франциею можно видеть победу Иммануила Канта над Огюстом Контом, или критицизма над позитивизмом. Победить же Германию значит победить Канта» (II, 87). Описывая последствия голода 1891 г., Ф. сетует на то, что после него не произошло чаемого выхода России из-под чужого влияния: «Мы так и остаемся рабами немцев, французов, англичан, контизма и кантизма и вообще Запада, вплоть до нового порабощения исламом, Востоком» (II, 343); «Новые же философы присвоили себе право держать человека в вечной зависимости от слепой силы природы. Философам даже казалось, что полагать границы совершенно безопасно; ошибки тут быть не может. Спектральный анализ был бы открыт ранее 60-х годов, если бы Конт не воспретил химикам переносить свои анализы за пределы земли, но это частности...» (III, 324).
Наиболее резонансное высказывание о К. у Ф. содержится в статье «Разоружение»: «Царь философов Кант, а также и Конт, будут развенчаны, и Россия освободится от всякого чуждого влияния... Без этой же умственной, нравственной победы едва ли будет успешна и материальная борьба России, с Германиею ли то, или же Англиею, Япониею, а может быть и со всеми ними вместе, если только борьба эта не будет предупреждена обращением военного дела в исследование, в регулирование силами природы. Регулирование со всеми его последствиями не будет только избавлением России от иностранных влияний, возвращением ее самостоятельности, но и началом совершеннолетия не для одной только России, а для всего человеческого рода, который, объединяясь в общем деле обращения слепой, смертоносной силы в управляемую разумом, будет видеть идеал своего устройства не в животном организме, оправдывающем существование сословий, низших и высших — как до сих пор, — а в образе Троицы нераздельной и неслиянной, который и есть истинный образец общества, такого общества, в котором единство не будет стеснением, а самостоятельность личности не будет рознью, которое будет одинаково свободно, как от крайностей восточного фатализма, так и от крайностей западного индивидуализма» (II, 275). Эти идеи об «обращении орудий разрушения в орудия спасения» и избавлении России от иностранных влияний не встретили должного понимания тогдашней прессы, которая в том числе отреагировала такими ироничными высказываниям: «Причем тут Кант и Конт? Поневоле вспоминается старая игра словами какого-то юнкера, говорившего, что он носит Канта (кант) на своем воротнике» («Новое время» и Кант // Саратовский дневник. 21 октября 1898. № 226; цит. по: II, 477).
Показательные упоминания К. встречаются у Ф. в контексте его анализа литературных произведений — «Фауста» Гёте и «Мертвых душ» Н.В. Гоголя. Так, трактуя сцены театральных зрелищ, которые дают Мефистофель с Фаустом по желанию Императора и двора, как секуляризацию науки и искусства, Ф. отмечает: «наука низводится до служанки фабрики и торга, так что практический разум ограничивается вопросом о богатстве и бедности, вообще вопросом общественным и вообще вопросом нынешней узкой нравственности, тогда как для теоретического разума остается вопрос о жизни и смерти или о человеке, мире и Боге, но философы с редким единодушием (и Кант, и Конт, и Шопенгауэр, и Милль) объявляют эти предметы непознаваемыми и этим оказывают несомненную услугу купцам-фабрикантам, вообще индустриализму и милитаризму» (III, 501). Следующее высказывание относится к «Мертвым душам», и, в частности, к альтруизму, главным выразителем которого был К.: «Чичиков же, Собакевич и им подобные, также произведение грамоты “разоружения”, грамоты вольностей, но с небольшим наделом живыми душами <и> зато с полным освобождением от всяких мифических и метафизических предрассудков, умственных и нравственных, и притом позитивизм Чичикова (о котором, как <об> особой философской системе, он и не слыхал) не допускал противоречия теоретического и практического <разума>, как Кант и Конт. Альтруизма на практике он <Чичиков> не знал, потому что для него не было оснований в его теоретических воззрениях, вполне отрицательных. Произведением такого последовательного позитивизма и был проект скупки мертвых душ» (III, 531–532). В этих высказываниях проявляется сущность идей Ф., его неприятие классического позитивизма, моральным выражением которого является вопиющая безнравственность и меркантилизм скупки мертвых душ, которые очень точно выражают дух «фарисейской нравственности», наиболее сильным обличителем которой являлся Ф.
Соч.: Конт О. Общий обзор позитивизма. М., 2012.
Лит.: Соловьев В.С. Идея человечества у Августа Конта // Соловьев В.С. Сочинения: В 2 т. Т 2. М. 1988; Кожевников 2004; Семенова 2004.
