Небратское состояние
НЕБРАТСКОЕ СОСТОЯНИЕ — одно из проявлений неродственности, обобщающей различные виды розни, дифференциации и обособления, вражды в мире и обуславливающей немирное состояние мира. В более детальном представлении под Н. С. Ф. подразумевает «все юридико-экономические отношения, сословность и международную рознь»: «В вопросе о причинах неродственности под неродственностью мы разумеем “гражданственность”, или “цивилизацию”, заменившую “братственность”, разумеем и “государственность”, заменившую “отечественность”» (I, 43). Н. С. выражается в социально-политической и экономической деятельности человечества, в развитии «фабричной промышленности и всемирной торговли» (I, 306), в организации научной деятельности, искусства, в религиозных и конфессиональных отношениях и др. процессах социокультурной динамики. В социальном аспекте Н. С. характеризует нравственно-историческое состояние несовершеннолетнего общества.
Представление о Н. С. имеет несколько смысловых уровней, содержательно раскрывающих небратство различных масштабов: Н. С. социальных групп, Н. С. государства, человечества в целом как социального мира, Н. С. физического мира.
Понятие Н. С., являясь смысловой параллелью аналогичной категории небратство, акцентирует, преимущественно, социальный характер и формы небратственных отношений, тогда как термином «небратство» в философии Ф. квалифицируются, прежде всего, родственно-межличностные отношения, основанные на сыновне-отеческой связи поколений.
Вопрос о причинах Н. С. является стержневой темой основополагающей для учения Федорова работы «Вопрос о братстве, или родстве, о причинах небратского, неродственного, т. е. немирного, состояния мира и о средствах к восстановлению родства (Записка от неученых к ученым, духовным и светским, к верующим и неверующим)» (I, 35–308).
Общей причинной цепочкой Н. С. является сиротство сынов, т. е. вытеснение и забвение ими своих отцов-предков; вызванная этим распадением сыновства утрата и распад отечества, т. е. совокупности всех отцов минувших поколений как одного праотца всех сынов и как единого нравственно-естественного основания для их родственности; сыновняя измена отечеству, деградация и разрыв естественно-родственной связи сынов — братьев по общему для них отцу; перерождение родственно-братских отношений в небратские, лжебратские и откровенно противобратские отношения и состояния. В такой последовательности Н. С. является закономерным выражением цивилизованного характера отношений людей, забывших «долг сыновний к прошлому и братский — к настоящему» (II, 144). Конечным следствием Н. С. является оставление умерших отцов, неосознание и неисполнение сынами долга перед ними, заключающегося в полной патрофикации, в действительном воскрешении всех отшедших отцов. Таким образом, причиной Н. С. общества, «адского, т. е. небратского состояния мира» (I, 320) в целом является социально-историческое искажение и энтропия фундаментальных нравственных и природных связей.
Решение вопроса «о небратском отношении людей между собою» (I, 310) является необходимым условием для объединения в общем деле и решения вопроса о другом проявлении неродственности — «неродственном отношении слепой силы к нам» (Там же)», т. е. решения вопроса «о причинах небратского состояния мира» (II, 415), преодоления его онтологической неродственности.
Н. С. выражается сословностью общества: «к небратским состояниям принадлежат все классы людей, от ученых и художников до земледельцев» (II, 386). Небратство связано с разделением, дифференциацией общества по разным основаниям и признакам: профессиональным, как, например, сообщество ученых; экономическим — богатые и бедные; религиозным — духовенство и прихожане, социально-политическим — «деление на партии и секты» (II, 399) и др. В обобщенном понимании, всякая специализация (профессиональная, научная, учебная…), особость (этническая, конфессиональная, экономическая, политическая, культурная) — есть проявление и практическое действие неродственности, переходящей иногда в открытую борьбу и вражду.
Ф. убеждает, что пока не будет осознано общее дело, требующее выхода из Н. С., будут воспроизводиться «классы, сословия, которые безраздельно отдались своему особенному, специальному, небратскому делу» (II, 392), будут создаваться новые линии отчуждения, неродственности, разлома и кластеризации общества, тем самым будет сохраняться взаимная отчужденность людей, подменяющая любовь к братьям и отцам формальными юридическими, экономическими, профессиональными и проч. отношениями, а значит будет длиться Н. С. При этом, сетует философ, общество не замечает патологии Н. С. и потому не может ставить и решать вопрос о выработке единства для общего дела; «живя в мире распадения», по законам «канонического права», оно не нуждается в таком единстве, «ограничивает дело любви, не дает возможности проявиться любви во всей ее силе» (III, 78). В этом и проявляется «великое зло» небратства: «только чрез ясное представление следствий небратства (которое и само по себе не есть добро) может быть понят вопрос о небратстве во всем его значении и силе» (Там же).
Анализируя структуру небратского общества, Н. С. в статье «Музей, его смысл и назначение», Ф. выделяет разряды небратских отношений: «1) наиболее небратские: а) гражданские (юридические), в которых не считаются предосудительными тяжбы, договоры, контракты и т. п.; б) экономические (или купеческие), выражающиеся в купле и продаже; 2) к менее небратским можно отнести: г) товарищеские, например между военными, во время войны — в особенности» (II, 385). Наименее небратским Ф. считает военное сословие, принимающее на себя обязанность при необходимости жертвовать своей жизнью во имя общих интересов, готовых «положить душу свою за отцов и братьев» (II, 419). Промежуточное положение занимают полубратские отношения, к к-рым Ф. относит «патриархальные, деревенские, сельские» (II, 385), весь тот уклад жизни и межчеловеческих отношений, к-рый связан с земледельческим бытом. Эти отношения не могут считаться братскими, поскольку село отделено от знания, оно «служит отцам» недействительно и не в полной мере, поскольку не обладает естествознанием.
В обществе существуют и прямо противобратские отношения, способные перерастать в противобратские состояния. Причины Ф сводит к двум видам: «сельская» — голод и «городская» — «золото, под которым разумеем все соблазны, вызываемые художественно-мануфактурною промышленностью» (Там же). Тем не менее, замечает философ, «безусловно небратских состояний не существует» (II, 419), даже противобратские отношения имеют потенциал урегулирования в перспективе общего, отеческого дела.
Выразительным образом Н. С. служит город. Это «гражданско-полицейский организм, а не союз лиц, понимаемых, как братья» и потому выражает собой «совокупность небратских состояний, удерживаемых небратскими узами. Прогресс города или городского организма состоит в постоянном увеличении числа небратских состояний (новые виды промышленности и т. п.)» (II, 388). Тем не менее, «вопрос о городе», как несомненном источнике зла, «еще не осознан и не поставлен до сих пор должным образом» (Там же).
В научном аспекте наиболее ярким выражением Н. С. в форме «разъединенного, безотечественного знания и разделенных, небратственных наук» Ф. считал философию, концептуально занятую отрицанием всеродственного начала, обосновавшую «бездушную социологию» (II, 420) и потому возглавившую всю неотечественную и небратственную науку в целом.
Н. С. является закономерным порождением прогресса, к-рый служит пружиной смертоносной небратской деятельности несовершеннолетнего общества — деятельности, результатом к-рой становятся многочисленные людские жертвы, число к-рых неостановимо и математически прогрессивно же растет за счет все новых поколений. В этом смысле, по заключению Ф., прогресс «может быть назван истинным, действительным адом» (II, 371). Прогресс приводит к тому, что вражда захватывает и поражает все социальные страты, приобретая международный характер; при этом «сношения делаются хотя и всемирными, но всемирно-небратскими» (II, 387). Это уже вопрос «о всемирной вражде» (Там же) или противобратском состоянии глобального социального мира.
Помимо социальной раздробленности, человеческой разъединенности, вражды по различным причинам, по мнению Ф., «небратству нужно поставить в вину и все то благо, которое могло бы произойти от соединения и не произошло вследствие разделения. Небратством, недостатком в нас родственного чувства объясняется и существование бесчувственной, слепой силы вне нас, объясняется, следовательно, все зло, и болезни, и смерть» (III, 78). Эти закономерные следствия Н. С. могут быть изжиты только в совместно исполняемом отеческом деле, регуляции, обязательно требующей выхода из Н. С., усыновления, братотворения и воссоздания отечества.
Исследуя природу Н. С., Ф. прежде всего задается вопросами: «Беспричинна ли вражда, или же есть реальные причины небратских отношений между людьми и неродственных отношений слепой природы к разумным существам? И какие нужны средства для восстановления родства?» (I, 396).
Ф. аргументированно критикует распространенные представления о причинах Н. С. Он разоблачает как индетерминизм, т. е. отрицание причин Н. С., так и полный детерминизм, т. е. признание безусловной — роковой и неустранимой — причинности Н. С., замечая, что первая точка зрения, по сути, не нуждается в знании причин, ибо их нет (отрицание теоретического разума), а вторая, выражающая позицию научного мира, напротив, ограничивается лишь теоретическим познанием причин и не предполагает действия (отрицание разума практического) (См.: I, 37): «совершенная неустранимость небратского состояния есть коренной догмат ученых как сословия» (I, 43).
Ф. категорически несогласен с пассивным отношением к проблеме небратских отношений, признанием их естественной нормой. Напротив, он настаивает на том, что Н. С. — это противоестественная патология, «упорная болезнь, имеющая корни вне и внутри человека», что Н. С. обусловлено серьезными причинами, требующими глубокого изучения, а их устранение — «совокупного труда знания и действия» (I, 42). Теоретические рассуждения о причинах Н. С. Ф. называет «трактатом о беспричинности небратского состояния», не ставящим целью действительное исследование и «излечение» (См.: Там же) небратских отношений, а лишь создающим иллюзию мирного, подлинно братского состояния: «Признание беспричинности небратского состояния ведет не к действительному миру, не к братству, а к игре лишь в мир, к комедиям примирения, создающим псевдомирное состояние, фальшивый мир» (I, 43). Отрицание источников и факторов Н. С., а значит и необходимости исследования его действительных причин приводило, по мнению Ф., к проектам братства искусственного, основанного лишь на умозрительных положениях. В католичестве подобные доктрины объявлялись ересями (См.: IV, 49).
В вопросе о причинах небратства Ф. принципиально расходится с Л. Толстым, тоже воспринимавшим цивилизацию как Н. С.; мыслитель жестко критикует взгляды писателя, определив его нравственно-философскую позицию как имморализм, выраженный формулой «не-думание, не-делание» (II, 337): «если небратство причин не имеет, в таком случае и для восстановления братства нет необходимости ни в знании, ни в деле» (IV, 275). Не соглашаясь с общепринятыми мнениями о природе небратственности, Ф. утверждает, что коренной причиной Н. С. является забвение сынами умерших родителей, а значит и утрата естественной отечественной основы братских связей, и неизбежное «расторжение уз братских» (II, 386), т. е. разрушение братства.
По мнению мыслителя, Н. С. поддерживается различными общественно-политическими институтами, воспроизводится самим наличием и действием элементов социальной структуры — профессиональными и проч. сообществами и ассоциациями и их инструментами влияния на мировоззрение общества. Даже религия, по мнению Ф., в вопросе братском и деле отеческом, «произведя подъем духа, никогда не могла удержать людей на той высоте, на которую поднимала их» (II, 378).
Исследуя религиозно-историческую сторону Н. С., Ф. отмечает, что «вопрос о небратстве, очевидно, был коренным и существенным вопросом христианства» (I, 83), первой заповедью к-рого, выраженной праздником Рождества Христова, он считал сыновство. В сыновстве же заключается долг к отцам — долг их воскрешения, как одного отца сынами, как одним сыном, — а значит и требование родственного — по общему отечеству — единения сынов, т. е. братства. Неисполненность заповеди братства в реальной социально-исторической практике приводила, по мнению Ф., к ясному народному пониманию неполноты христианского чувства, межчеловеческих отношений и самой жизни. Поэтому христианство, воспринятое как «культ отцов» (См.: I, 332, 361), — это, по главной идее философии общего дела, творческий призыв «жаждущего братства (именно братства, а не правды)» (II, 403) народа к воскресению и активному воскрешению всеобщему, т. е. Пасхе, оживлению праха отцов, императивно требующему исхода из Н. С. сынов.
Одним из инструментов воспроизводства Н. С. выступает журналистика, к-рая, как считал Ф., вместо того, чтобы служить выражением мнений раздробленного общества в виде обличений и актуализации вражды, могла бы нести миссионерскую службу в подготовке к раскаянию в розни и общему отеческому делу, т. е. исполнять христианское дело, или, по крайне мере, выступать в качестве посредника в переговорах и совещаниях различных социальных групп. Ф. журналистику определял как раздор, как социальный институт фрагментации общества в сословном, профессиональном, культурном, гендерном и иных смыслах, порождающий и усиливающий враждебные состояния, тем самым обуславливая Н. С. общества в целом; в этом отношении Ф. противопоставлял журналистику музею.
Ф. решительно выступает против убеждений в стихийном, не требующем никаких усилий со стороны общества преодолении Н. С., против упований на социально-естественное, само собой происходящее установление братства, противопоставляя такого рода пророчествам принцип активной смены Н. С. в общем деле исполнения сыновнего долга перед отцами, требующего «общения знания и действия с центрами воскрешения — науки отеческой, исследующей не причины явлений, а причины небратского состояния, ведущего к страданиям и смерти» (II, 425).
В учении Ф. вопрос о Н. С. формулируется как практический: о необходимом действии общества для выхода из Н. С., это вопрос всеобщий и обязательный для всех. Его решение начинается исследованием и раскрытием причин и факторов Н. С., «препятствующих соединению людей в общем отеческом деле» (II, 385).
Исследование — теоретический этап практического — полного и действительного — решения вопроса, т. е. осуществления братства. В представлении Ф. такое исследование не может быть изобличением небратства и социальным судом над ним, способным вызвать революцию, поскольку «никакое насилие произвести братства не может» (II, 390). Напротив, исследование причин Н. С. «требует искоренения преступлений и ведет к уничтожению наказаний» (I, 333), т. е. предполагает принципиальное переопределение области применимости «канонического права». В то же время, исследование не может замкнуться в сугубо теоретическом познании причин Н. С., не должно стать академическим изучением вопроса. Это исследование, «не отвлеченное, а вооруженное всеми музейскими орудиями памяти, не отделяемой от разума», не может быть уделом отдельных личностей, «оно осуществимо только совокупными усилиями людей, иными словами: исследование причин небратского состояния может быть только братским. Оно возникает из раскаяния, из сознания раскола между людьми, разрыва, по уму, по чувству, по действию, словом — по душе» (II, 389–390). В такой постановке вопроса само исследование уже является составной частью и предварительной фазой общего дела, оно уже есть начало перехода в братское состояние и вне его осуществлено быть не может.
Изучение причин Н. С. должно, по исследовательской программе Ф., вскрыть природу и корни юридических и экономических отношений, служащих фундаментом небратства и являющихся полной противоположностью братства, ибо последнее — принципиально иная система социальных отношений и взаимодействий, не регулируемых внешними законами и правовыми нормами гражданского общества, это «братство не по одному чувству, но и по уму и воле, по знанию и действию».
Исследование причин Н. С. как дела восстановления братства и возрождения отечества, приводит к тому, что «светское не только перестает быть противоположным и враждебным религиозному, но становится само деятельным орудием религии» (II, 390). Другими словами, исследование Н. С. требует и находит формы синтеза знания и веры. В религиозно-христианском аспекте, исследование Н. С. будет активно соответствовать содержанию «догматико-нравственного учения или заповеди о Триединстве и искуплении» (II, 391).
Ближайшей социально-политической формой, выражающей в основных чертах характер братства, Ф. считал самодержавие, исторически препятствующее вырождению нравственно-естественных отношений братства в юридические, заменяющие и разрушающие братство гражданством и тем самым превращающие мир в «юридический ад» (III, 299).
В учении Ф. вопрос «о причинах небратских отношений между людьми» служит одним из практических вариантов замены традиционного, абстрактно формулируемого вопроса «почему сущее существует»; в нравственно-активном осмыслении и деятельном содержании он раскрывается как вопрос «об искуплении (спасении) мира, или вопрос о грехе, т. е. вражде между людьми… вопрос о небратстве, о проклятии, или отчуждении от Благого Существа и подчинении злому, что и выражается во взаимном вытеснении, или смерти» (I, 425). Такая замена пробуждает волю к делу всеобщего спасения — апокатастасису. Вместе с этим и наука перестает быть «знанием для знания», она становится знанием «спасительным, искупляющим» (Там же).
В логике отеческого дела, для того чтобы «проникнуть в самую глубь явлений небратского состояния» (II, 427), преодолеть Н. С. и действительно осуществить братство, «нужна вся наука, т. е. организованная совокупность умственных усилий всех людей. Братство состоит не из одного только чувства братского, но и из братского знания (взаимознания) и из братского действия — воскрешения» (II, 384). Осуществляемое отечественной, нравственно укорененной наукой объединение сынов в познании причин Н. С. означает в учении Ф. научное собирание, как «самый простой, естественный, единственно возможный путь к осуществлению братства» (II, 383). В этом процессе ученые обязаны практически вникать во все явления небратственности и неродственности, непосредственно участвовать во всех видах деятельности, чтобы выявить причины их неродственного характера, т. е. ученые призваны стать вооруженными научным знанием исследователями-практиками, изучающими неродственность «изнутри», методом включенного наблюдения и деятельного участия, в ходе осуществления каждого конкретного исследуемого ими вида деятельности: «будут в совокупности отыскивать, на основании всех данных, добытых их практикою, причины, вынуждающие к неродственным действиям» (II, 392). Таким образом, ученый становится практическим деятелем — реальным участником имманентного братотворения и отцетворения.
Это ставит вопрос о целесообразной в рамках отеческого дела организации самой науки как познания причин «неродственных, небратских отношений между людьми и о неродственном отношении к нам природы, умерщвляющей нас» (II, 228). Такая организация мыслилась Ф. в виде всенаучного музея-библиотеки для разработки «проекта объединения в общем союзе братства»: музея, соединяющего всех без исключения специалистов «всех должностей и профессий» (II, 292), «т. е. экспертов, по всем небратским состояниям, составляющим предметы особых наук», и библиотеки, собирающей «все сведения, все документы и вещественные свидетельства, относящиеся к делу о небратском состоянии» (II, 408). Во всенаучном музее все отрасли знания в исследовательском взаимодействии «представят картину воссоединения наук и соединения служителей этих наук (т. е. ученых) в один собор» (I, 452). При этом всемирное ученое объединение, чтобы быть братским единством, должно быть руководимо сыновним чувством, к-рое и задает цель познанию природной стихии, умерщвляющей отцов, раскрывает души сынов, «соединяет их во взаимопознании и, делая людей братьями в самом глубочайшем смысле этого слова, ведет к возвращению жизни умершим» (II, 339).
Такой научный музей в проективном осуществлении познавательных функций становится «отеческим домом», «общим местом исследования государства, как небратства и неотечества» (II, 393–394).
Таким образом, в организации и осуществлении исследования Н. С., его причин и способов преодоления, важнейшее место занимает музей, как средоточие познавательной деятельности в отеческом деле, открывающее пути исхода общества из ненормального небратского положения. Это проект «всеспециального, всесословного, всенародного, всеместного музея» (II, 398), в своей деятельности объединяющего и выполняющего три функции: исследования, учительства и деятельности (II, 409). Вырабатываемое в таком соборном учреждении «музейское знание» — «наука о небратском состоянии как факте» (II, 383) — аккумулирует все эмпирическое знание причин Н. С., «заключает в себе всю науку о человеке и природе, как выражение воли Божией и как исполнение проекта отечества и братства» (Там же).
Создание истинного всенаучного музея, по предположению Ф., станет возможным лишь при осознании городом своей вины перед селом, как хранителем патриархального быта. Признав свой грех в существовании Н. С., город должен начать сокращение «производства соблазнов» (II, 389), в конце концов, по мере роста «музейского знания», приобретаемого в совместного научной деятельности исторического музея и музея естествознания, полностью переродившись в братство (См.: Там же), а все материальные атрибуты небратскости городского быта станут артефактами, хранимыми соборным музеем.
Примирение города и села в учении Ф. ставится как задача возврата города в сельский мир; ее естественным решением должно стать осознание городом «искусственности своего существования, незаконности происхождения» (II, 397–393), признание фальшивости потребностей городского образа жизни, порождающих небратское производство, распределение, а значит и раздор, вражду, требующих обуздания с помощью государственных средств и органов правового регулирования отношений, к-рые и есть зло Н. С., воплощенное уже в государственном масштабе.
Требование полноты знаний природы и факторов Н. С. неизбежно приведет всеобщую науку к необходимости «великого синтеза» собственно научного знания с искусством и религией, предметом к-рых будет всеобъемлющее активное знание отцов во всесыновнем деле восстановления всеобщего братства, возрождения отечества и патрофикации умерших предков. Признавая христианство как активное дело «водворения братства путем исследования причин небратского состояния всего мира, всей вселенной, путем исследования, возможного лишь при участии светских ученых» (I, 309–310), Ф. считал необходимым созыв вселенского собора для обсуждения вопросов преодоления Н. С., для признания христианских догматов не только как теоретических постулатов вероучения, но и в качестве практических заповедей, обязывающих исполнять дело веры. Вселенский собор, как исследовательский орган причин Н. С. должен подвести итоги исторического опыта христианства: «что сделано и что недовершено христианством; почему именно недовершено и что нужно для довершения, т. е. это вопрос о причинах небратского или немирного состояния всего мира» (IV, 390) и о соединении в братском союзе всех сословий, народов и государств в общем деле возрождения всемирно-всеобщего планетарно-исторического отечества.
Для международного умиротворения и братотворения, по проективной логике, несовершеннолетнее стремление к превосхождению и господству одних народов над другими должно быть заменено осознанным стремлением к торжеству человечества как единого народа над природой в общем отеческом и сыновнем деле регуляции, к-рое уже есть «дело Божие» и предметом к-рого становится «вся земля, а затем и все небесные миры» (III, 300). Необходимое духовно-практическое наставление в утверждении всечеловеческого братства дает Православная церковь, к-рая, по убеждению и вере Ф., «в своем широком начале соборного, братского единения и равноправия» из учения о Пресвятой Троице выводит высший тип «свободного, любвеобильного единства», проповедуя его как образец «для человеческой нравственности, для всего общественного строя и мирового согласия» (IV, 564). Завершением планетарно-космического дела всеобщего воскрешения, в представлении Ф., станет коперниканское искусство, включающее все науки, обретшие небесное измерение и космологическую полноту.
