Фихте Иоганн Готлиб
ФИХТЕ Иоганн Готлиб (19 мая 1762, Рамменау — 29 января1814, Берлин) — немецкий философ, один из главных представителей немецкого классического идеализма.
В.А. Кожевников, назвавший Фихте «Моисеем Чистого Разума», пишет об отношении к нему Н.Ф. Федорова: «Мы видели, что он правильно оценил заслугу Фихте, то есть решительное признание того всеобъемлющего субъективного идеализма, который логически вытекал из “Критики чистого разума”, но от которого так непоследовательно уклонялся ее автор. Однако в подробное обсуждение философии Фихте, как и Шеллинга, Николай Федорович не входит на том основании, что он видит в обеих из них “несовершенных Гегелей”» (Кожевников 2004, 136). При этом, не входя «в подробное обсуждение Фихте», Ф. делает ряд важных и значимых суждений о нем, более точно высвечивающих его собственную позицию. Как таковой Фихте с его «Я — познающее и есть существующее» есть закономерное звено в цепи индивидуалистического рационализма, которую Ф. обозначает в работе «Супраморализм»: Сократ — Декарт— Фихте — Штирнер, Ницше (I, 394). Фихте особым образом выделяется из этого ряда, становясь, наряду с Кантом символом рассудочной философии как таковой. В заметках о Якоби, которому Ф. в силу некоторой близости идейных позиций посвящает большее место в своих работах, он формулирует основное противоречие своего времени. Прежде всего Ф. отмечает, что Якоби признавал в Фихте «Мессию философии», в котором произошло завершение философии, что означает, что Фихте становится во всемирной истории предтечею новой эпохи, в которой уже не будет господствовать школьная философия. Вполне соглашаясь с таким статусом Фихте во всемирной истории, Ф. формулирует свое видение развития новоевропейской мысли следующим образом: «Германия думала с Кантом и Фихте, а чувствовала с Якоби, то есть Германия то самое отвергала сердцем, что принимала умом. Это-то противоречие между чувством узко-немецким, личным, а не сыновним, всечеловеческим и разумом и составляет роковой вопрос нашего времени» (II, 116). Это очень важная и удачная формулировка, метафорически выразившая суть действительного умственного положения Германии, в философском строе которой произошел роковой разрыв между умом и сердцем. Здесь же Ф. дает альтернативу такому положению вещей: «Всеславянская же наша философия состоит в том, чтобы не было противоречия между умом и сердцем» (I, 116). Почти дословно эту мысль Ф. воспроизводит в статье «Музей, его смысл и назначение», прибавляя критической остроты по отношению к Германии: «К человеческому и разумному Германия и Запад питает в действительности глубокое презрение, хотя лицемерно и присваивает ему великое достоинство. Отсюда и происходит разлад между чувством и разумом. Германия думала с Кантом и Фихте, а чувствовала с Якоби, т. е. Германия то самое отвергала сердцем, что признавала умом» (I, 429–430).
В статье «Искусство, его смысл и значение», написанной учеником Ф. Н.П. Петерсоном по его мыслям, Ф. противопоставляет отношение к смерти «первобытного человека» и современного, характеризуя фундаментальное отношение к жизни и смерти, свойственное представителям разных исторических эпох. Во-первых, согласно Ф., любовь первобытных людей к умершим обнимала целый род в отличие от современных, «едва помнящих своих дедов»; во-вторых, первобытный человек, не способный представить себе что-то мертвое, приписывал всему душу. Современное состояние описывается им так: «Мы сами, умеющие отличать живое от мертвого, и для которых несравненно понятнее состояние смерти, чем жизни, пришли, наконец, к убеждению, что и жизнь собственно ничего реального в себе не заключает, и это — до такой степени, что, согласно с современным воззрением, нет даже возможности убедиться, представляется ли мир и другому таким же, каким представляется он мне. И с этой точки зрения Фихте имел право сказать, что с каждою отрубленною головою погибает целый мир. Не следует ли, однако, отсюда, что жизнь как обман даже хуже смерти, почему и являются проекты всеобщего самоуничтожения? Таким образом как первобытный̆ человек не мог понять смерти, так и для нас теряется смысл жизни» (II, 227–228).
Фигура Ф. снова возникает в контексте размышления Ф. о неокантианцах: «Спиритуалистический же новейший монизм не приближается ли к прежнему идеализму Ф.?» (II, 117). Снова возникает фигура Ф. в работе «Вопрос о восстановлении всемирного родства», в которой говорится следующее: «Мысль новейшей философии, Канта, и в особенности Фихте, что мир есть мое представление, нашла свое выражение в картинах того же Корнелиуса, которыми расписаны три залы мюнхенской глиптотеки» ((I, 324). Немецкий художник-монументалист Петер фон Корнелиус появляется в этой триаде (наряду с Кантом и Ф.) не случайно: его живопись, ставившая задачу возродить средневековое религиозное искусство, была преисполнена рассудочного элемента, в силу чего сам художник называл свои работы докторскими диссертациями. Таким образом, Ф. является ключевой фигурой в формировании образа мира как представления, что явилось результатом отвлеченной рассудочной философии, в которой мысль разлучена с делом, вера с разумом, философия с религией, и чему действенно противостоит «философия общего дела» Ф., в которой и мир есть реальность (правда несовершенная), и мысль не разъединена с делом.
Соч.: Фихте И-Г. Сочинения. Работы 1792–1801. М., 1985.
Лит.: Вышеславцев Б.П. Этика Фихте. М., 1914; Гайденко П.П. Парадоксы свободы в учении Фихте. М., 1990; Кожевников 2004; Семенова 2004.
